Видно, он повторил мое рассуждение, и оно в чем-то не пришлось ему по нраву.
– Ничего. Дураков учить надо, – отвечая на свои мысли, пробормотал Сережа.
Он щедро наполнил стаканы, посмотрел на стол и вздохнул:
– Черт! Даже закуски нет.
– А дома столы накрыты, – напомнил я подобно змею-искусителю. – Женщины ждут. Волнуются.
Командор потеребил бородку.
Мысль о женщинах и накрытом столе требовала обмозгования.
– Накрытый стол – это хорошо, – изрек Командор. – Только давай так. Сегодня я приглашаю тебя в гости. Вместе с Леной. А завтра – ты меня.
– Завтра нас ждет губернатор, – напомнил я.
– Тогда – послезавтра. Давай быстренько выпьем, и ко мне.
На палубу Сергей вышел твердой походкой абсолютно трезвого человека. Штормить начало уже на берегу. Не сильно, но…
Короче, никаких посиделок не получилось. Мы добрались до дома, Наташа с Юлей радостно приняли из моих рук славного воителя, мы еще успели налить по одной, а дальше Командор незаметно задремал.
– Я ни при чем, – на всякий случай поведал я.
Девочки лишь посмотрели на меня и ничего не ответили.
Командор был с ними, а прочее не столь и важно. Расслабился человек, так что тут такого?
Оказалось, что быть раненым не так уж и страшно. Если, конечно, рана не очень тяжела.
Картечь вошла в ногу Ярцева, не повредив кости. Было много крови, вначале – переживаний: вдруг нога – того… Боль тоже была, особенно когда Петрович стал резать под стакан рома вместо наркоза. Ром не особенно помогал, и Валера, к своему стыду, едва не потерял сознания.
Потом стало легче. Кругловатый кусок свинца доктор отдал на память. Рана побаливала, вызывала хромоту, но многим было намного труднее и больнее, так чего ж тут особо жаловаться? Можно считать, что легко отделался.
Остальное сделали ласки Женевьевы. Женщина ухаживала за штурманом, как за ребенком, подносила еду в постель, взбивала подушки, смотрела со смесью сочувствия и гордости на раненого героя…
А уж о прочем можно было только мечтать. После первых дней слабости в Валере проснулся изголодавшийся по любви мужчина, и в доме шла нескончаемая битва, если судить по женским стонам, ничуть не уступавшая недавнему морскому сражению.
В промежутках Валеру навещали коллеги. Свои соплеменники, нынешние соплаватели, флибустьеры с других кораблей, местные дельцы. В последних говорил инстинкт, свойственный профессии: Валера стал достаточно богатым, и щедрость, с которой он был готов идти навстречу капризам своей подруги, делала из него весьма выгодного клиента для всевозможных торговцев.
Главное же – это состояние покоя, когда никаких проблем нет и в ближайшее время не намечается. С навещающими друзьями о делах не говорили. Разве что вспоминали прошлое. Не то, которое осталось в будущем, а недавнее, с боями и походами.
Это напоминало возвращение из рейса в тех, своих временах. Дела сдавались в контору, а после этого начинался беззаботный отдых. До тех пор, пока родное пароходство не посылало на медкомиссию или какие-нибудь многочисленные курсы по усовершенствованию. Здесь же ни комиссий, ни курсов не могло быть по определению, вызовов в контору тоже, поэтому даже с этой стороны никаких осложнений не было.
Состояние своеобразной эйфории длилось долго, не меньше двух недель. А потом неожиданно пришла тоска. Вроде бы все осталось по-прежнему, любовь Женевьевы, мерное течение жизни, даже хромота, но душа захотела чего-нибудь другого. Мерно раскачивающейся палубы под ногами, развевающегося флага над головой, ежедневного риска…
Валера даже удивился самому себе. Вроде бы никогда не был любителем острых ощущений, морю предпочитал домашний покой, о схватках не думал и не мечтал, хотя давно уже не содрогался от свиста пуль и картечи. Как ни странно, привык. Но грустить по такой странной привычке…
Первым следствием тоски явился разговор с Биллом. Пришедшего боцмана Ярцев с огромным интересом расспрашивал, в каком состоянии находится фрегат, насколько быстро продвигается ремонт, когда намечается провести килевание.
Под разговоры распили пару бутылок вина, и боцман удалился гораздо более довольным, чем заявился сюда. Ведь когда человек спрашивает о таком, это лучший признак скорого выздоровления. И физического, и духовного.
А на следующий день ближе к полудню дела сами пришли к шкиперу «Вепря».
– Опять к тебе, – в голосе Женевьевы не было ни тени упрека или недовольства.
Еще один плюс в пользу женщины. Оставшаяся далеко во времени и пространстве жена Валеры не любила незапланированных визитов приятелей. Принимала по необходимости радушно, а потом выговаривала, словно Валера сам приглашал кого-то в гости.
Женевьева была другой. Она с рождения знала, что у мужчины должны быть друзья и дела с этими друзьями. Не будет дел – не будет денег. А без денег какое же счастье?
К некоторому изумлению Валеры, пришедшие оказались не соплавателями, а коллегами. Четверо мужчин были капитанами тех самых флибустьерских бригантин, которые с самого начала сражения мужественно присоединились к фрегатам Жерве.
– Мы ожидали увидеть здесь Командора Санглиера, – проговорил один из них, когда мужчины обменялись полагающимися в подобных случаях словами и сели за выставленное хозяйкой вино.
Командор являлся к своему штурману каждый день. Приносил гостинцы, шутил, расспрашивал о здоровье.
– Еще не приходил. Простите, у вас какое-то дело? – поинтересовался Валера.
Случай с Коршуном еще был жив в памяти, однако не подозревать же из-за такого каждого явившегося флибустьера!