Флаг Командора - Страница 49

К оглавлению

49

Вошедшая в раж Юленька отскочила, сорвала со стены пистолет и изо всех сил ударила несостоявшегося насильника по голове.

Какое-то время Петр Ильич продолжал нависать над Наташей, а затем с грохотом обрушился на пол.

Сознание вернулось к нему практически сразу. Болел затылок, ныла укушенная рука, горела шея, а самое страшное, пришло осознание собственного поступка. Осознание, вдвойне усиленное известием о возвращении Кабанова.

Девушки тяжело дышали, никак не могли прийти в себя. Наташа машинально поправляла туалет, а экс-депутат сидел на полу, держался руками за голову и тихонько стонал.

– Наташа, как ты? – На Лудицкого Юленька не смотрела. Мало ли какой предмет может валяться в доме?

– Хорошо, – чуть улыбнулась подруге девушка, а затем неожиданно пнула Петра Ильича носком ноги под ребра.

Дыхание Лудицкого перехватило. Его никогда не били, разве что в позабытом детстве, и удар показался ему очень болезненным.

Юленька ободрительно улыбнулась. Хорошо хоть, добавлять не стала. Вместо этого она вспомнила новость, с которой минуту назад влетела в комнату, и повторила:

– Наши возвращаются. И «Кабан», и «Лань», а с ними еще два корабля. Часа через два войдут в бухту.

Наташа всплеснула руками. Во время борьбы она не расслышала слов подруги, и радость грядущей встречи для нее была полной неожиданностью.

– Надо готовиться! Скорее!

Еще секунда – и девушки умчались бы искать кухарку, заказывать ей парадный обед, помогать в этом деле, а заодно и наводить на себя марафет, дабы предстать перед своим мужчиной неотразимыми и прекрасными.

– Простите! – вопль позабытого Лудицкого остановил подруг уже в дверях. – Бес попутал! Никогда! Ни единым словом! Сам не знаю, что нашло! Не губите! – скороговоркой выкрикивал Петр Ильич, подползая на коленях к девичьим юбкам. На его лице был написан такой ужас, будто не о прощении шла речь – о жизни и смерти.

Или так оно и было?

Выгони Командор своего бывшего начальника и нынешнего слугу – и что дальше? Куда податься? Денег нет, положения нет, профессии нет. Из своих никто больше не примет, чужим он и подавно не нужен. Как бы ни была велика потребность в рабочих руках, однако если эти руки из одного места растут, а под другое заточены, для чего такие нужны? Подыхай под забором. О бомжах никто не думал даже в начале двадцать первого века, так что говорить о конце семнадцатого?

И это если еще Кабанов не прибьет сразу. Главное, будет в полном праве. Шутка ли, слуга возжелал женщину своего господина? Да еще силой! А оттого что не получилось, наказание меньше не станет. К ответу Командора никто не привлечет. Напротив, будут рассказывать друг другу в тавернах о лихости предводителя пиратов, заключая неизменным: «Молодец!»

Девушки переглянулись. Они тоже прекрасно понимали это. И как бы ни был велик гнев на Лудицкого, однако его виновник был настолько жалок… Даже не загнанный зверь – червяк, насекомое. Раздавить такого – только мараться. Да и радость возвращения…

– Хорошо, – от имени обеих произнесла Наташа. – Но если хоть раз хоть в чем-то…

– Христом Богом! – взвыл Лудицкий, до злополучной одиссеи никогда не вспоминавший ни о каких святых.

Девушки упорхнули, а он все продолжал стоять на коленях, и в его глазах стояла тоска, которую люди почему-то называют собачьей.

19
Кабанов. Визит Мишеля

– Сережа! Там к тебе идет Мишель.

Шел только третий день после возвращения из плавания. Неизбежные кутежи, сначала – со всей командой, потом – в более тесном кругу, довели меня до состояния, которое можно отразить известной фразой: «Уж лучше бы я умер вчера!» К тому же бурные ласки моих подруг лишили меня последних сил, и что-то делать мне было трудновато.

В довершение всех бед никто из французов так и не додумался до живительного рассола. Приходилось утолять жажду слабеньким вином, которое клонило меня в сон. В итоге из постели я выбирался, лишь чтобы в очередной раз приложиться к кувшину. И почти сразу рухнуть обратно.

Я очень хорошо отношусь к Мишелю. Только лучше бы ему зайти попозже. Вдруг хоть тогда я сумею приобрести более-менее человеческий вид.

Едва сдерживаясь, дабы не закряхтеть, я кое-как поднялся и принялся одеваться.

Мишель – дворянин, и при нем совестно находиться в непотребном виде.

Хуже всего было вновь влезать в сапоги. Должно быть, я несколько постарел. Ноги мои порой болят, хотят побыть свободными от обуви. Иногда я с завистью посматриваю на матросов. Те постоянно ходят по кораблю босиком, мне же приходится оставаться на высоте положения и щеголять при полном параде. Ботфорты, камзол, шляпа…

Из всего джентльменского гардероба лишь шпага да пистолеты не вызывают у меня никаких нареканий. Как не вызывало у моих современников ношение мобильного телефона. Удобно, и частенько бывает необходим.

Шпагу и кинжал я цепляю и сейчас, а вот от остального своего арсенала воздерживаюсь. Дом не палуба, смотреться будет диковато. Тем более при приеме друга.

Мы с Мишелем с чувством обнимаемся.

Совместные испытания сблизили нас, последующее общение – превратило едва ли не в братьев.

Д’Энтрэ почти сразу отстранился и принял официальный вид. С таким, должно быть, посланники при дворе вручают ноту своего короля или секунданты сообщают о месте и времени дуэли.

Но я не король, да и драться пока ни с кем не собираюсь.

На всякий случай гордо выпрямляюсь. В теле слабость, в голове – сумбур. Сейчас бы присесть, а лучше – прилечь и не забивать мозги ни делами, ни ерундой.

– Месье Командор! Имею честь сообщить вам, что я получил ответ своего отца, – сообщает Мишель.

49