Флаг Командора - Страница 13

Мы наполнили разнокалиберную посуду, более-менее дружно осушили ее прямо на палубе, и я, выждав положенное время, обратился к Гранье:

– Слушаю тебя, Жан-Жак.

Канонир не удивился, что я знаю его имя. К чему, когда рядом со мною стоял Ширяев?

Он шагнул чуть в сторону, ласково провел рукой по ближайшей пушке и улыбнулся. Улыбка была широкой и открытой.

– Командор Санглиер! Мы желаем поступить под твою команду.

Пришедшие с Гранье флибустьеры согласно загалдели.

Да… Видно, придется изучать французский язык. Но кто ж знал?

Я не спеша прошелся по палубе. Всматривался в загорелые обветренные лица, стремясь по выражениям постигнуть внутренний мир этих суровых людей.

– Хорошо. У меня одно условие… – Собственно, условий было два, но второе, железная дисциплина в море, подразумевалось само собой. Вернее, зависит она не от договора, а от авторитета командира. Не будет авторитета – и никакие соглашения не удержат экипаж от всевозможных выходок.

Флибустьеры притихли, заранее пытаясь понять, что же я им скажу.

– Условие простое. Никаких излишних жестокостей. Пленных не убивать, женщин не насиловать.

Я ожидал возмущенного гула или задумчивого молчания. Встречи с английскими коллегами моих новых компаньонов были слишком живы в памяти, однако вопреки всем опасениям флибустьеры восприняли мое условие совершенно спокойно.

– А если какая согласится? – спросил сухощавый моряк, одетый с некоторой претензией на роскошь. Если закрыть глаза на то, что шикарный камзол был весь в пятнах, а рубашка не блистала свежестью.

Пираты дружно заржали.

– Тогда меня это не касается. – Я тоже не сдержал улыбки.

Мы выпили еще и, не откладывая дело в долгий ящик, тут же составили положенный по обычаю договор. Я официально стал капитаном, Валера – штурманом, Флейшман – его помощником, Сорокин и Ширяев – офицерами, Петрович – лекарем, Билли – боцманом, Гранье – канониром. По тому же обычаю определили полагающиеся каждому доли и отдельно по общему согласию вписали мое условие.

Лудицкий подполз ко мне под общий шумок и вновь попытался завести старую песню об аморальности пиратства.

Хорошо хоть, что русского языка никто из новичков не понимал.

– Петр Ильич, если вы видите другой выход, то предложите. Общими фразами я сыт по горло. Даже не сыт – закормлен.

– Если бы вы больше прислушивались к тому, что говорят достойные люди… – начал бывший депутат.

– Достойные люди делают конкретные дела. На пустые разговоры у них не хватает времени, – чуть резковато прервал я бывшего шефа. – И потом, Петр Ильич, никто не заставляет вас принимать участие в нашем предприятии. Берег рядом, можете смело начинать там любое дело, какое вам только взбредет в голову.

Похоже, никакое дело Лудицкому в голову не пришло. Он обиженно засопел и демонстративно отошел к другому борту.

Таким образом, из отставного капитана воздушно-десантных войск я превратился в действующего капитана флибустьеров.

Впрочем, на этом мое превращение еще не завершилось. Да и вообще, день только начинался, а с ним – и всевозможные неожиданности.

Мы как следует обмыли договор. Бочонка, как я и предполагал, не хватило. Билли выкатил второй, а там на палубе объявились уставшие от вынужденного заточения женщины.

Нет, никакой поножовщины их появление не вызвало. Я в нескольких словах объяснил наличие на бригантине лиц противоположного пола (о чем прибывшие в общем-то знали), а заодно и договорился с Жан-Жаком о том, что он подыщет дамам соответствующее жилье.

Жан-Жак коротко переговорил со своими спутниками, и скоро один из них отправился в город.

Возвращения я не дождался. На борт бригантины зашел мой спутник и друг Мишель д’Энтрэ собственной персоной. И какой персоной!

Мушкетер преобразился. Вместо лохмотьев на нем был богато расшитый камзол, голову венчала шляпа с пером, одним словом, вид у Мишеля вполне соответствовал моему представлению о нарядах текущего времени.

Мы с чувством обнялись, будто не виделись целую вечность, и после того как я заставил мушкетера выпить штрафную, он с претензией на изысканность сообщил, что меня приглашает к завтраку губернатор.

Мог бы пригласить чуть пораньше или не приглашать сегодня вообще.

Я успел порядочно нагрузиться с новыми подчиненными, и появляться в таком виде перед чужим начальством было несколько неудобно.

Ладно. Не в первый раз. В том смысле, что пришлось вспомнить армейскую службу с подобными вариантами. Там тоже хватало несвоевременных вызовов и незапланированных проверок. Главное при этом – иметь максимально трезвый вид, отвечать четко и по уставу, тогда на запашок изо рта никто внимания не обратит. Вспомнят, так сказать, свою молодость.

– Зачем я понадобился губернатору? – спросил я Мишеля, пока мы вдвоем приближались к резиденции местного властителя.

После навязанной ему штрафной мушкетер выглядел не трезвее меня. Во всяком случае, надеюсь, глаза у меня были не настолько мутны.

– Зачем может вызвать губернатор? – вопросом на вопрос ответил Мишель.

Словно я могу иметь об этом понятие! Если мой шеф Лудицкий порой встречался с губернаторами и прочими носителями власти, то я лишь обеспечивал безопасность. Сам же представлял для них некую абстрактную фигуру.

Счастливые времена!

Пока я пытался сформулировать это в вопрос, пока пытался втолковать капитану, что я, собственно говоря, иностранный подданный, мы успели прийти к своей цели.

И я опять пожалел о своем незнании французского. Английский язык в нынешнее время знают лишь моряки в здешних водах, да и то лишь потому, что нахватались слов у недавних союзников и нынешних врагов. Отойди чуть подальше – любой пожмет плечами, чего ты старательно перекатываешь картофелины языком вместо разговора на всем понятном наречии. До самого двадцатого века английский по распространенности за пределами Британии и колоний вряд ли превосходил какой-нибудь итальянский или румынский.